— Хорошо, поделим на двоих, — не стал спорить Эгмонт и засыпал в джезве вторую ложечку сахара.

Машинку для изготовления кафия мы видели один-единственный раз: элементаль, похоже, сообразила, что Полин может обнаружить пропажу. Да и потом, в пятом измерении было не так много места, и флуктуации стоило немалого труда таскать машинку туда-сюда.

Взамен она притащила медную джезве на три персоны, хитроумную жаровню, полную отборного кафского песка, и миниатюрную эльфийскую мельничку. По бокам мельнички вилась изящная вязь. «Дорогому Эгмонту от любящей…» — кое-как разобрала я, а дальше было совсем непонятно.

Рихтер оказался большим специалистом по варке кафия. Учитывая его предыдущие кулинарные шедевры, я заподозрила, что маг только кафием и питается, изредка перемежая его приснопамятной ухой. В первый же вечер мы выслушали длинную страстную лекцию о кафии в зернах, способах его помола и чудесных свойствах коричневой пенки, которая образуется во время варки. Я была бы не прочь сама сварить кафий — ну попробовать хотя бы, вдруг получится! — но оторвать Эгмонта от джезве было то же самое, что помешать гному во время валютных операций.

— После этого вашего кафию мрыс заснешь! — гневно высказался Сигурд и сплюнул на землю. — Всю ночь глаз сомкнуть не могу, а ежели и засыпаю, так такая гадость снится — лучше и вовсе не спать! А я тоже человек, мне тоже отдых надобен. И точка!

— Да ладно, нам больше достанется, — отмахнулся Эгмонт. — Яльга, ты с чем хочешь — с кардамоном, мускатным орехом или корицей?

— С ванилью, — сказала я и приятно улыбнулась.

Рука Эгмонта замерла над мешочком с пряностями.

Вечер был золотой — теплый и тихий. Я пристроилась поближе к Сигурду и доверчиво положила голову ему на плечо. Эту позу Полин отрабатывала на мне долгими зимними вечерами; надеюсь, у меня получилось ненамного хуже.

— А ваниль уже кончилась, — откуда-то сверху сообщил волкодлак.

— Ага, как же… — Я прикрыла глаза и подставила лицо солнечным лучам. — А то я не видела, как Эгмонт ее прошлой ночью в землю закопал и сверху камушек положил. Чтобы не вылезла, наверное…

— Остроумица… — пробормотал Рихтер.

Раздалось громкое шипение, сильно запахло кафием: маг налил в разогревшуюся джезве холодной воды.

— Спасибо вам, — сказала я, не открывая глаз. — Обоим.

— За что, Яльга? — тихо спросил Сигурд.

— Сами знаете…

— Яльга, мы… мы все понимаем, — быстро сказал волкодлак. — Это как болезнь. Главное — выздоровела. А так… мало ли что с кем может быть? Ты, Яльга, не думай, мы тебя все равно любим! Правда, Эгмонт?

— Любим, — согласился Рихтер, размешивая первую пенку. — Как же не любить? Если бы не ты, пришлось бы мне сейчас три кружки кафию пить, потому как некоторые дезертировали.

Я кривовато улыбнулась.

— Знаете… я всегда этого боялась. Правда. Я знаю, что полукровок не бывает, что все выбирают один раз и навсегда, при рождении… но… полуфэйри тоже вроде как не бывает, верно? А я все равно есть…

Эгмонт второй раз снял кафий с жаровни.

— Ты — человек, Яльга, — уверенно произнес он. — Ты сделала свой выбор. Этот перекресток остался позади.

Я кивнула. Говорить дальше мне очень не хотелось, но есть слова, которые должны быть сказаны. Что бы ни говорил Эгмонт, я оставалась наполовину фэйри, и с этим мне надо было жить и — самое страшное — умереть. Просто сейчас эту часть своей сущности я могла держать под контролем.

— На самом деле я фэйри меньше чем наполовину… скорее на одну четверть. Моя бабка была из народа Высоких Фэйри. Похоже, она сама не понимала, как такое могло случиться… в общем, она полюбила моего деда. Он был ром — молодой, красивый, удачливый. Но чего в нем было особенного, знала только она одна.

Кафий как-то подозрительно забурлил и сделал попытку сбежать. Эгмонт молча щелкнул пальцами, призывая его к порядку. На моей памяти это был первый раз, когда он применил магию в деле сотворения кафия.

— У них был только один ребенок — моя мать. И она родилась человеком. Потом табор кочевал у Даркуцкого кряжа… Ты правильно угадал тогда, Эгмонт. Мой отец — князь Янош Леснивецкий, воевода даркуцкий.

— Было бы что угадывать, — хмыкнул Эгмонт. — Яльга, ты кафий тоже с закрытыми глазами пить собираешься? Мне-то все равно, а вот Сигурду, думаю, не очень. Если что, ты рядом с ним сидишь.

Я открыла глаза и посмотрела Рихтеру в лицо. Странно, но он был абсолютно спокоен, будто обсуждать сущности полуфэйри для него так же привычно и обыденно, как варить по вечерам кафий. С другой стороны, все нормальные люди варят кафий по утрам.

— Видишь ли, — продолжал маг, — мне не единожды доводилось видеть князя Леснивецкого. Он был не первым, кто по достоинству оценил винные погреба мужа моей матери. Таких рыжих поискать…

— Он же не единственный рыжий на свете!

— Как тебе сказать… — Рихтер сделал вид, что задумался. — Словом, встретишься с папенькой — сама поймешь. Вас, Леснивецких, трудно с кем-то спутать. Особенно в умении найти приключения на свою… кхм… задницу. И еще кое-что, Яльга. Вы этого не проходили и, возможно, не будете проходить, но тебе, я думаю, пригодится. Человек не может быть на четверть фэйри. Их кровь такова, что количество ее не имеет никакого значения. Либо ее нет совсем, как в случае с твоей матерью, — либо твой вариант.

— Не понял, — после недолгого молчания признался оборотень. — Как может Яльга унаследовать кровь бабки, минуя мать?

— Это фэйри. — Рихтер пожал плечами. — Здесь логики можно не искать. Могу лишь предположить, что Яльгина бабка очень дорожила своим ребенком и сделала все, чтобы скрыть его от собратьев.

Вполне возможно… Я вспомнила, как встретились Ратори и князь Янош. Едва ли моя бабка могла желать этого союза. Вернее всего — она была не в силах что-либо изменить, узнав обо мне слишком поздно. Ей пришлось смириться и со смертью дочери, и с рождением внучки-полуфэйри. Люди очень упрямы и сами выбирают свои дороги…

— Яльга, так ты что, получается, сирота? — Сигурд был потрясен. — А отец куда смотрел? Да у нас в Конунгате за своего щенка…

— У вас дети рождаются реже, Сигри, вот вы их и бережете… А у князя, наверное, своих несчитано. Знаешь, как говорят: выйду на дорогу, брошу кулек конфет — детишки пробегут, может, и мои среди них окажутся…

— Я же говорю, папенькина кровь, — хладнокровно прокомментировал Эгмонт. — А ты говоришь — как узнал, как узнал…

— А дед с бабкой? — не унимался оборотень. Я представила, какие крепкие должны быть у волкодлаков родственные связи, если для Сигурда непостижимо, как могли не углядеть за одним-единственным ребенком. — А тетки там всякие, дядья?

Я отхлебнула горячего кафию.

— В ту ночь, когда я родилась… когда моя мать умерла родами… мой дед осиротел тогда дважды. Моя бабка бесследно исчезла, и никто не знал почему.

— Хорошо, — не сдавался Сигурд. — Дед-то, дед у тебя никуда не исчез?!

— Не исчез, — согласилась я. — Баро не может исчезнуть: как тогда табору жить? Просто… я, наверное, в детстве была больше фэйри, чем сейчас. А сказки про подменышей — их везде рассказывают. И как-то ночью я подслушала…

— Можешь не продолжать, — кивнул маг. — Сбежала наутро?

— Нет. — Я ухмыльнулась, вспомнив, как ловко увела лучшую кобылу табора. Потом, правда, неблагодарная животина сбежала, но это отнюдь не умаляло моего тогдашнего мастерства. — Под утро, Эгмонт, зачем мне было дожидаться зари? Мы, подменыши, как известно, не выносим солнечного света.

— Это ж сколько тебе лет тогда было? — нехорошим голосом осведомился оборотень. Кажется, по моей вине рухнуло его доброе отношение к людям. Ничего, Сигурд — он отходчивый, он простит.

— Восемь. Сигри, ты не переживай! У нас, если что, в четырнадцать уже детей рожают.

— Вот-вот! — негодующе произнес волкодлак. — Потому-то у вас такое отношение ко всему — безответственное! Дети, чтоб ты знала, Яльга, — это очень серьезно! Разве ж можно допустить, чтоб в четырнадцать лет… Сами еще щенята! Ничего не знают, ничего не умеют! Их самих еще учить да учить! И вообще, детей — их еще заслужить надобно!